Я сам себе дружина! - Страница 64

– Да пошёл т… – рыжий веснушчатый верзила с копьём в руках рванулся мимо Мечеслава к месту, где шла драка. Сын вождя, оставив щит висеть на одном ремне, перехватил древко его оружия левой ладонью и рванул к себе, а правой – ударил, в самое последнее мгновение развернув руку так, что в усыпанную рыжими рябушками скулу впечатались костяшки сжимавшего меч кулака – а не литое бронзовое яблоко. Верзилу выгнуло назад – и тут же сложило вдвое, лицом вперёд – пошевень вятича безжалостно ударил под узел пояса. Рыжий повалился прямо в объятия усатого.

– Назад дурака, за щиты! – прорычал Мечеслав, краем глаза видя, как трое остальных парней поспешно подхватывают с земли щиты. – Ещё безголовые есть? Если нет – пошли, покуда без нас не закончили!

Последним словам, вырвавшимся у него, Мечеслав сам немерено изумился. Постоял рядом с бешеным – сам ошалел.

И припустил вперёд. За ним рванулся усатый, уже пихнувший за шкирку безвольное тело рыжего в открывшийся на миг просвет в стене красных щитов. Подхватил с земли булаву и тут же ахнул по шапке завозившегося хазарина. И побежал дальше. Вместе с ним бежали молодые парни, на ходу разживаясь чеканами и кистенями, валявшимися на земле.

– Бажеееерааа! – закричал Мечеслав, сам едва слыша себя сквозь вопли, ржание коней и лязг оружия. – Бааа-жеее-рааа!

Ему даже показалось, что услышал её крик.

Сыну вождя пришлось два или три раза ударить мечом, прежде чем он, по спинам и головам гурьбой лезших на кренившуюся барку охранников и торговцев, взбежал на борт. Свалил набежавшего на него бритоголового бородача с кнутом в одной руке, ножом в другой и белыми от страха глазами. Сорвал занавес палатки, занимавшей большую часть палубы. Ухватил то, что показалось ему сжавшимся в комок человеком, за плечо.

«Плечо» поползло под его пальцами. Мечеслав невольно отшатнулся – и тут полотняную стену пропороло копьё, впустив в палатку мутный утренний свет.

Меха. Связка мехов.

Он пробежался по палатке, расшвыривая в стороны связки шкур, круги воска, какие-то мешки. Никого. На последней барке не было рабынь.

Выскочил на палубу, будто из объятого огнём дома.

Барки были уже далеко. Их несло течение, а гребцы изо всех сил помогали ему.

– Бажеерааа! – закричал снова, уже ни на что не надеясь.

– …аавушкаа… – померещилось ли ему, или и впрямь ветер пригнал по воде дальний крик?

Понять он не успел – шарахнулся от упавшей из-за спины тени и разминулся с длинным узким клинком, упавшим сзади и сверху. Отскочил в сторону, меряя взглядом бойца в латах стёганой кожи, в железном шлеме без знаков, с завесившей лицо до самых глаз кольчатою бармицей.

– Аман! Кабьярт, аман! – заорали рядом. Кто-то мокрый, тощий карабкался на борт барки снизу и не мог влезть. Бледная рука цеплялась белыми ногтями за дерево.

Противник Мечеслава шагнул в сторону. Свистнуло, тяпнуло – крик перешёл на мгновение в вовсе уж истошный вопль, перед тем как оборваться в шумном всплеске и заглохнуть. Рука с белыми ногтями упала на палубу – а клинок, обрубивший её, уже летел на Мечеслава. Тот подставил щит и, когда сабля степняка с хрустом увязла в нём, едва не дойдя до руки, с силой рванул в сторону, сам пытаясь дотянуться до врага мечом.

Тот увернулся, выдергивая клинок из щита, и резво присел, подхватывая с палубы копьё с широким наконечником. В следующий момент барка пошатнулась, и оба бойца поехали к левому борту по мокрой от воды и крови палубе. Это взвился над кашей из убивающих друг дружку людей у борта чёрный конь с всадником. Всадника Мечеслав узнал – это он нёсся впереди строя, это его крик «Рррусь!» подхватывали остальные. Был он не так высок, как остальные кольчужники с птицею и яргой, зато широк в плечах, а в просветах между бармицей и наносьем виднелись молодые голубые глаза.

Мигом определив более опасного противника, хазарин швырнул копьё в вороного коня. Тот с почти человеческим криком рухнул набок, но всадник уже летел в прыжке на хазарина. Подставленный тем клинок не удержал русский меч ни на мгновение – звонко брызнув железными осколками, надвое разлетелась сабля, а прямой меч с такой силой ударил в грудь хазарину, что тот отлетел прямо под ноги Мечеславу.

Русин – а кем ещё могли быть ночные пришельцы? – развернулся к ним спиною, отмахиваясь от сразу двоих лезших на него с чеканом и саблей наёмников.

Мечеслав переступил через валявшегося под ногами врага, спеша на помощь вождю руси.

А потом…

А потом серое время предрассветья слиплось, спеклось в один тянущийся комок.

Вот он – каким-то полузвериным чутьём лесовика-охотника – ощущает какое-то движение за спиною. Начинает поворачиваться. Только начинает.

Вот – остановившийся взгляд единственного глаза седоусого, уже взобравшегося на барку рядом с носом.

Вот – он уже почти повернулся, и теперь это не просто движение – за спиною поднимается тот, с текущей алым бороздою через грудь, занося в руке обломок копья.

Метя не в него, не в Мечеслава – в спину вождя руси.

Времени на замах мечом уже нет, и Мечеслав выпускает из рук оплетённый ремнём черен. Тот начинает свой медленный полёт к доскам палубы, когда Мечеслав прыгает рысью вперёд, на хазарина. Большие пальцы проваливаются в проёмы над бармицей. Ручищи степняка смыкаются на его спине, выдавливая воздух, хрустя хребтом, но Мечеслав не замечает этого, ухватив врага за голову, выжимает большими пальцами его глаза.

А мир вокруг так же медленно, лениво кренится на бок и, наконец, встаёт вверх дном, и небо с рекою меняются местами.